В 2007-м году я организовал дизайн-бюро Pictorica (Пикторика), целевой задачей которого был сервисный дизайн для компаний и отдельных клиентов: дизайны ресторанов, заказные книжные проекты, фотоальбомы для калининградских фотографов. Тогда это был понятный бизнес и понятный образ деятельности. До этого я работал в нескольких компаниях, где мы совместно делали открытки на основе моей коллекции исторических фотографий. Их я находил, в основном, на барахолках. Сначала это был случайный интерес, а потом я посмотрел, что есть качество, есть какие-то сюжеты, и начал их собирать, собирал-собирал-собирал. В конце моего сотрудничества с теми компаниями у меня осталось довольно много продукции, которую нужно было продавать. Так и появились Мануфактуры Макса Пройса, они были созданы как компания, которая продает то, что придумываю я и Пикторика.

В начале мы делали много простых проектов: печатали открытки, календари. Каждый год их было десятки и сотни тысяч. В то время никто историческими нарративами не занимался. Мы стали первыми, кто вообще начал печатать старые фотографии. До 1991 года это было запрещено, история в принципе была запрещена. Потом она особо не была нужна кому-то, у людей были другие жизненно важные задачи: обмен одежды на картофель, например, и прочее.

Старыми фотографиями я интересовался для себя с детства. Помню, как рассматривал запрещенный фотографический самиздат — это когда книга фотографировалась и существовала в виде пачки фотографий. Когда немецкие книги стали доступны, я понял, что у меня есть фотоматериал, которого нет у них. То есть он нигде не издавался: ни у нас, ни в Германии. Это было хорошее поле для деятельности, чтобы историю рассказать заново. Историю города через фотографии.

Альбом «Параллельная память», про историю превращения Кёнигсберга в Калининград, создавался 8 лет: делали-переделывали, потом в 2012 году он все-таки вышел. Получилось 448 страниц. Книжка мне до сих пор нравится. Важность этого проекта, почему я обращаю именно на него внимание, была в том, что он был внутренним исследовательским проектом: тогда я все исторические периоды города исследовал — как они представлены в фотографическом наследии конца XIX — начала XX века, во время Второй Мировой, в советские годы. Все это очень разные истории, потому что разные фотографы, разные исторические ситуации, стили, материалы. Благодаря этой работе появилось более системное представление о том, что вообще из себя представляет фотографическое наследие Калининграда-Кёнигсберга и каким образом город в нем отражается.

Когда я доделывал эту книгу, появилась еще одна идея. Фотографий было так много, так много идей что с ними сделать, что в итоге появился проект Музея города Кенигсберга, сайт всё ещё живет, кстати. Одна из частей музейного проекта — «Фотоархеология Кнайпхофа» — началась с того, что мы узнали про Фонд Потанина, написали туда заявку и выиграли в 2015 году грант на реализацию.

Кнайпхоф — один из древних городов, составлявших Кёнигсберг, от него после войны ничего не осталось, только парк, в котором мы и поставили фотографические стенды, иллюстрирующие, каким город был раньше. Таким образом мы «открыли» в парке новое измерение. Позже сделали небольшой печатный путеводитель по Кнайпхофу, который стал отлично продаваться. А затем один путеводитель превратился в целую коллекцию.

В государственных музеях Калининграда работают довольно консервативные люди. Мы с ними дружим, конечно. Выставку летом хотели делать. Собрали очередной фотоальбом «Город цветущих каштанов», в заключение хотели организовать выставку со светящимися фотографиями, а посередине зала положить огромное поле битой кёнигсбергской посуды. Музейные работники упёрлись: нет, осколки только через наш труп, не будет выставки. Они-то выставку хотели, но я сказал, что если нет осколков, то не будет ничего. Все обиделись, конечно, немного.

Калининград достаточно провинциальный в этом смысле. Никто иллюзий не питает. Новые частные проекты все классные: в разной степени есть более или менее любительские. Государственные институции всегда отягощены оглядкой «О боже, кто-то там подумает». В итоге это просто перестраховки, которые приводят к тому, что ничего интересного не делается.

Однако есть и независимые площадки. Год назад, например, открылся Дом Китобоя, частный музей. Там можно реализовывать более свободные проекты. Есть ещё Балтийский филиал центра современного искусства. Они долгое время были без помещения, вот сейчас нашли возможность и заново будут открываться. Для них, наоборот, наши идеи уже консервативны.

Схемы разные, но никогда нет огромной толпы. Всегда есть несколько дизайнеров, которые верстают один проект за другим. Я как арт-директор тоже что-то подвёрстываю, поправляю. Фотографический слой истории всегда подбираю я, потому что больше разбираюсь в этих фотографиях, знаю, что показать в нужный момент. А текстовый исторический нарратив могут по-разному создавать. Иногда я, допустим, создаю основу, а другой человек обрабатывает литературно.

Магазин появился всего лишь год назад. Мы очень долго работали с ритейлерами, чтобы не тратить время на розницу, это ж отдельная страда: аренда, продавцы, бухгалтерия… Столько всего интересного, охренеешь, конечно. Мы работали с сетями, делали книжки, отдавали на реализацию, все равно были десятки договоров. Но смысл был в чем? В экономии ресурсов.

Моё основное образование — автоматизация производства и управления, поэтому я подходил к организации процесса производства и продаж с точки зрения экономного использования имеющихся ресурсов: человеческих и финансовых. Но чем больше мы делали новых продуктов, тем сложнее было продавать их сетям, потому что сети достаточно консервативны, и продать тот продукт, который выходит за рамки обыденного восприятия, даже тот же самый путеводитель. О боже, что это такое, путеводитель просто по одному месту? Да ещё и где ничего нет? Ну да, ничего не сохранилось, и что теперь, не делать сувениры? Если материи города не существует в реальности, она существует в виртуальном пространстве. В этом смысле Калининград сложен и интересен, потому что постоянно приходится рассказывать о том, чего нет. И создавать сувенирную продукцию на основе того, что уже не существует в материальном пространстве, а только как следы на фотографиях.

В какой-то момент стало понятно, что нужно делать своё пространство, в котором были бы целиком и полностью только наши сувениры, где бы мы закрывали все полки своими товарами. Нужно было представить широкий спектр текстур и вещей, чтобы человек не ушел с пустыми руками. Собственно говоря, так сложилась концепция.

Сейчас, фактически, мы концентрируемся на трёх направлениях: полиграфия (информационно-туристические продукты, открытки), текстиль (футболки, худи, шопперы) и керамика. С печатной продукцией все понятно.

Набор текстильных изделий пока небольшой. Недавно мы съездили на выставку Ростекстиль в Москве, перезнакомились там с поставщиками и планируем сильно расширять ассортимент именно по одежде, двигаться в сторону стильной одежды, а не просто туристического мерча. Конечно, сумки — это утилитарный продукт, ими пользуются и местные, и приезжие, а что касается одежды — она все-таки слишком туристическая пока что, но ее можно, например, спокойно носить на работу.

Третье направление — керамика, которую мы изготавливаем на своем производстве. Изначально была иллюзия, что можно находить мастеров, которые бы создавали изделия по нашему дизайну. Но мы поняли, что мастер-керамист никогда не будет делать так, как это видит заказчик в прототипе. Это конфликт творческого видения продукта, так сказать. А ещё никто из мастеров не готов тиражировать свой продукт. Однажды нам удалось каким-то чудом найти мастера и заказать у него 100 кружек, но после этого керамист сказал, что никогда больше не будет этим заниматься, взял и вообще уехал из Калининграда (смеётся).

У нас есть задача делать продукт доступным. Я смотрю, честно говоря, на московские кружки, которые мастера продают по 2500—3500 рублей — и понимаю, что подобная работа должна столько стоить, но я также понимаю, что я в жизни никогда не продам кружку даже за 1000 или 800 рублей в своём магазине. Опыт работы с сетями хорош в том, что ты учишься работать с себестоимостью продукта и снижать её до нуля. Я утрирую, конечно, говоря до нуля, но это всегда масштабирование продукта и снижение себестоимости. С этим сталкиваются все, и большинство не готово переступать этот порог. А мы, благодаря этому балансу, тиражируем наши изразцы, и керамика хорошо развивается.

Их нахожу я в разных местах — что-то из Германии привезенное, но такого меньше всего. В основном это то, что копатели извлекают из земли, а я покупаю, вымениваю. Это вещи, поднятые из подземного Кёнигсберга. 700-летняя история города оставляет множество артефактов после себя. Большая часть фортификационного пояса была снесена перед Первой Мировой Войной, но технологических ходов достаточно много оставалось, они переоборудовались то под одно, то под другое. Вот в них как раз и можно найти много всего интересного.

Сами подходы, конечно же, переносимы. Условный Сувенир-завод как тренинг для людей, который учит работать с локальной идентичностью, текстурами, смыслами и так далее, и делать из этого современные продукты. В этом смысле опыт этого года интересен тем, что мы впервые не сами что-то делали, а передали это студентам, то есть попробовали создать новый продукт в поле непрерывного эксперимента. Этот процесс длился несколько месяцев, результаты — неожиданные и интересные. Новые люди по-другому смотрят на привычные нам задачи. И самое главное — удерживать фокус, как в работе и с маленьким, и с большим продуктом, это самое сложное. Постоянно возвращать людей в пространство решений, которые необходимы, а не туда, где комфортнее. Сам этот подход можно брать и собирать людей в условном Выборге, людей, которые хотят научиться делать сувениры и получать прибыль. Изначально тут даже может не быть культурной задачи, которую кто-то захотел бы на себя взвалить, она может появиться со временем. Самое главное — показать, что с этим можно что-то делать, создавать какие-то интересные продукты и одновременно зарабатывать деньги. Потому что есть подходы к генерации идей, которые даже без наличия воображения выведут людей в правильное русло.

Второе, про что хотелось бы вспомнить в контексте переноса практик. Например, есть Калининградский словарь, который мы придумали. Понятно, что это совсем не уникальный формат. Принцип организации городского словаря в том, что он является картой местности — получается, мы наносим смыслы на карту. И в этом отношении каждый город, который хочет что-то о себе сказать, должен сделать о себе такой словарь. Показать, что сами горожане о нем думают. Он может стать отправной точкой других продуктов. Словарь — это всегда то, что можно сделать силами активистов, силами разрозненных журналистов, иллюстраторов, когда каждый может сделать чуть-чуть, но главное, чтобы был человек или команда, которая соберет это воедино. Даже если словарь получится какой-то несуразный, несовершенный, он все равно будет очень важной точкой дискурса о городе. Его ценность в том, что он запускает мысль в головах всех читателей, в первую очередь горожан: как мы думаем о городе, о погоде, о том, что происходит вокруг нас. И тут станет понятно, а где собственно Выборг, Санкт-Петербург, Москва и так далее. Это практика, которую можно успешно переносить.

Вопрос идентичности является актуальным. «Боже, эти калининградцы, всё ли правильно они там о себе думают?» — я утрирую, конечно, но это животрепещущий вопрос.

Хрен знает, что они о себе думают. Конечно, вопрос различий идентичности на разных территориях достаточно провокационный: а есть ли, действительно, эта разница? Но, с другой стороны, однозначно, в каждом месте, какое бы оно ни было, есть своя локальная идентичность. Нельзя говорить, что тверчане — это те же самые люди, что и в Москве. Понятно, что они говорят на одном языке и так далее, но однозначно, есть локальные особенности. В Калининграде, конечно, в этом смысле они тоже есть. Калининградское сообщество искусно сконструировано из множества переселенцев со всех точек Советского Союза. Это искусственный конструкт, советский проект идеального Города Солнца — «Мы, наконец, сможем с нуля построить Город Солнца, разрушив старый мир до основания» — вот так получился Калининград. А самый главный символ Города Солнца — Дом Советов — сносят сейчас, потому что не смогли построить Город Солнца, и символ этого провала тоже необходимо удалить, чтобы не напоминал о наших неуспехах.

Понятно, что это пока не будет сделано — это не будет сделано, мы же всегда живем в вероятностном мире, есть шанс, что в последний момент лица, принимающие решения, передумают. До этого же они тоже десять раз передумывали, уже и правительство переехало в Дом Советов, уже и заседания на каком-то этаже подкрашенном проводили.

Суть в том, что у него негативный фон, потому что его строили как символ победы над всей предыдущей историей. Мы победили историю, уничтожили её, разрушили старый город до основания и начали строить новую историю. А символ новой власти недолепили, потому что не хватило власти, потому что выяснилось, что столько сил ушло на победу над историей, что на всё остальное не хватило. С другой точки зрения, может быть плохо построили, но построили-то нормально, и, по сути, это же единственный символ Калининграда. Все творческие силы города были нацелены на этот проект. Неважно, плохо это или хорошо, но тем не менее, он является символом своей эпохи. Он 50 лет стоял, являлся «хранилищем» пустоты и истории в центре города. Куда денется пустота, которая наполняла Дом Советов? Куда перельется, в какое место? Понятно, что философские вопросы — сложные вопросы, не задача политики. Еще Кант говорил: «Нельзя ожидать от царей, чтобы они философствовали, а от философов, чтобы они правили». Но тем не менее, его хотят разрушить, исходя из того, что, кажется, избавившись от символа, мы решим все проблемы нашего города. Конечно, нет! И сами лучше не станем, и проблему не решим, а Дома Советов не будет.

С другой стороны, быть может, это станет еще более глубоким уроком. И еще неизвестно, какой из этих уроков будет ценным — урок сохранения и воссоздания или урок очередной потери. Возможно, урок потери будет еще более правильным уроком. Поймем это спустя годы, конечно.

В Калининграде есть много групп активистов, которые занимаются сохранением наследия. Есть «Хранители руин» — достаточно известная группа, которая ездит и чистит церкви, руины кирх. Они чистят кирхи, дистанцируясь от политики, от попыток вовлечь администрацию, в итоге этим занимаются энтузиасты-волонтеры. Они вовлекли много людей в свое дело, и хорошо его делают. Благодаря им вопрос важности сохранения руин в том виде, в котором они существуют сейчас, стал нормальной частью повестки. Им помогают на уровне бизнеса нормально, и государство стало как-то помогать.

Есть отдельные энтузиасты, например, люди, которые красят гидранты. Есть те, кто чистит плитку, вдохновившись примером питерской активистки Ксюши Сидориной.

Активистов много, в общем. Была история с брусчаткой, в которой я тоже участвовал. Это было достаточно давно, когда внезапно кому-то начала мешать брусчатка на дорогах. В общем, потребовались титанические усилия, чтобы ничего не закатали в асфальт, но они сработали. На самом деле, сейчас в областном архитектурном комитете работают нормальные люди, которые уже понимают ценность фактур, материалов, целостности среды.

Например, Фонд капремонта начинал деятельность непрофессионально, но благодаря взаимодействию с сообществом, общению со специалистами, к которым они обращались за помощью и советами, и действительно следовали им. Двери тоже начали сохранять благодаря людям, которые увлечены дверьми. Это встало на какую-то системную основу: мастерская появилась, где делают двери, с фасадами научились гораздо лучше работать. Смотришь и думаешь, что если лет 5 назад хотелось чаще ругать, то сейчас-то хорошо, в принципе, научились делать. Да, не везде всё идет по маслу: керамику, например, часто портят подрядчики. Недавно почистили пескоструем рельефы керамические, естественно стесали всю глазурь…

Да, старого города, как такового, нет. Но есть сохранившиеся фрагменты. Прямо целостно, чтобы чувствовалась среда, те замыслы архитектора, которые закладывались, то, допустим, можно погулять на Литовском валу, пройти вал от Королевских до Росгартенских ворот, где находится Музей янтаря. Вот это место очень целостное. Формата оборонительной архитектуры, именно в этом виде, абсолютно точно больше в России нет, поскольку это прямо фрагмент, сохранившийся в оригинале, построенный ещё в середине XIX века, он производит сильное впечатление. Он не урбанизирован, достаточно уединенно можно его воспринимать, то есть это и медитативная прогулка, и архитектурная.

Второе место — это, пожалуй, порт. В порту руинированные склады, такие циклопические сооружения, и он тоже такой, в меньшей степени тронут современной жизнью, позволяет узнать и прочувствовать старый город. И потом, если идти из порта, можно подняться в Амалинау, там будет граница районов Ратсхоф и Амалинау. Ратсхоф — это более рабочий квартал, а Амалинау — более элитный. Ратсхоф вообще небольшой, его можно обойти за полчаса, но там одна размерность города, а в Амалинау через дорогу — уже другая. Оба района очень интересны и целиком сохранившиеся. Там можно хорошо почувствовать дух места.

В области, в целом, многие небольшие города хорошо сохранились. Если поехать по дороге на Черняховск, там есть Гвардейск (Тапиау), в котором сохранились и кирха, и городская площадь, и орденский замок. Там тоже случилась потеря городской среды, как в Выборге. Изначально сохранившееся, в 90-е-00-е годы всё стало стремительно деградировать и потом просто разрушилось. В итоге многие исторические улицы просто исчезли, просто дома на них развалились. Но сейчас его приводят в порядок, он такой и живой, и есть что посмотреть.

Следующий пункт по пути будет Знаменск (Велау). Тоже маленький городок. К сожалению, центр этого города полностью разрушен, осталась только церковь полуруинированная, но очень красивая. Туда стоит заехать буквально на полчаса-час. Можно там пообедать, посмотреть на руины кирхи, они уже приведенные в порядок, и ехать дальше в Черняховск, в большой город.

Черняховск хорошо сохранившийся город, где много готических кирх, улиц. Там находится замок Инстербург, сохранением которого десятки лет занимаются энтузиасты и студенты из Петербурга и Казани. Похожий на Черняховск, город Советск (Тильзит), там жизни меньше, но на сам город можно посмотреть, он расположен прямо на границе с Литвой.

Если ехать из Инстербурга дальше на восток, то вы попадете в Ромницкую пущу, Краснолесье. Это природный заповедник, но с историческим слоем. Там сохранились руины императорского охотничьего замка. Там есть музей леса, который каждый год проводит фестиваль «Соседи». Во время пандемии он прервался и сейчас тоже не проводится, потому что литовцы и поляки уже не могут приехать. Там живут фермеры, которые качественно восстанавливают старые усадьбы и занимаются сельским туризмом, зарабатывая этим на жизнь — продают сыры собственного производства, шоколад. Там своя жизнь, она очень классная и очень локальная.

А с другой стороны расположен Самбийский полуостров — это море и история моря, история священных прусских холмов. Самбийский полуостров — это территория, которая была наиболее заселена пруссами.

Наш путеводитель по полуострову как раз по холмам. В некоторых местах можно найти следы этих земляных валов и крепостей, но в общем, это просто лес. Однако когда ты понимаешь контекст, что это священные холмы, что здесь росли эти священные дубы, которым они поклонялись — с точки зрения прекрасной природы и непривычного пространства — это места, обязательные к посещению.

Побережье, тоже, конечно, прекрасное. Есть Светлогорск, Зеленоградск — это милые немецкие городки, но они сейчас сверхтуристические, они вытоптанные табунами и, благодаря застройщикам, превращаются в такие Химки с 16-тиэтажными человейниками. Тем не менее, туда тоже стоит съездить, они заслуживают посещения.

Но если хочется увидеть Балтийское море и суровый прусский пейзаж, то просто выходишь в Светлогорске и идешь пару километров по пляжу налево. Там будет соседний поселок, Отрадное (Георгенсвальде), там уже совершенно другой берег и людей в сто раз меньше. Это те места, где можно почувствовать тайну, что же влечет сюда людей, оно вот там, чуть-чуть подальше. Филинская бухта — супер-красивое место, без всякой инфраструктуры, вообще без всего, но если искать красоту, то конечно, это оно. Самый красивый пейзаж. Правда, необходимо мужество, чтобы туда добраться без личного авто: на автобусах c пересадками, два часа туда ехать, потом пешком еще идти. Чудом нашел это место, но оно того стоит. Ну и Балтийская коса, конечно, заслуживает отдельного посещения.

Куршская коса красива, но это природный заповедник, там все очень аккуратно, вылизанно. Природа, конечно, несомненно, хороша.

Тут мы даже неправильно используем слово Пруссия. Это места, где начинаешь чувствовать время, потому что там природа и руины, погруженные в реку времени. Ты приезжаешь туда и чувствуешь отстранение, что жизнь, она не здесь — река жизни проходит где-то в другом месте, а здесь просто застывшее время. Оно ценна именно этим. Это про наш внутренний мир.

Наверняка, конечно, существуют всякие мнения, но те люди, с кем я пересекался, воспринимают это как передачу в наследство города и культуры. Есть люди, которые говорят: «Если хотите, мы можем помочь как-то разбираться с этим». Но и то большинство, которые занимались «ностальгическим туризмом», то есть значительная часть бывших жителей, они перестали приезжать в 90-е года, потому что все уже всё увидели, всё понятно. Конечно, существуют разные истории, есть люди, которые поддерживают отношения как владельцы квартир или домов: бывшие и нынешние. Допустим, они приехали, познакомились в 90-е, а теперь их внуки и правнуки уже поддерживают отношения друг с другом. Понятно, что сейчас большинство людей, кто покидал Кенигсберг в сознательном возрасте, уже умерли. Но уж точно обиды или жалости там давно нет. Понятное дело, мы могли бы заботить о наследии лучше, но не могу вспомнить истории, когда кто-то из бывших жителей обижался на это в открытую.

В 2014 году мы издали книгу Верены Штёссиннгер «Деревья остаются». Это довольно трагическая история, которая в полной мере раскрывается только к концу. В книге есть главный герой — это муж писательницы. В книге все герои показны очень молчаливыми, рефлексирующими про себя. Такое норвежское кино, в котором все молчат. А когда мы встретились за ужином, он оказался очень живым, жизнерадостным человеком. Я прямо запомнил очень хорошо одну его мысль. Он говорит: «Вот я смотрю на своих же соотечественников, которые выходят из Кафедрального собора после органного концерта и говорят: „Ммм, да, жаль, что не сохранился Кёнигсберг (конкретно на Кнайпхофе, где и расположен Собор)“. Я смотрю на них и понимаю, что если вы это говорите, то вы вообще не поняли, в чём смысл истории, в чем был урок этой истории, почему Кёнигсберга нет». И мне это засело в память, потому что он в книге-то не озвучивает эту мысль, молчит, а она — самая важная в этой истории, как мне кажется. Люди, которые пережили то, что пережили, они думают и реально оценивают исторические причины, почему Кенигсберг разрушен и почему они не живут в Кёнигсберге сейчас. В этом смысле работа с исторической памятью и с ответственностью за то, что было и что привело к таким последствиям, проделана большая.