Я переехал из Казани в Москву 15 лет назад. Моя мама русская, папа ассириец. По папиной линии в нашей семье все ассирийцы. Это немногочисленный народ в России, который появился здесь, преимущественно, в начале 20 века: люди бежали от репрессий, преследования носили религиозный характер. Ассирийцы живут в России сплочённой общиной, в мировом масштабе более или менее общаются между собой. Папа у меня свободно разговаривает на ассирийском языке, а я вот не говорю. Знаю только ругательства разные:)

Я окончил Казанское театральное училище, но не потому что хотел стать актером. Я просто не хотел оставаться в школе, а в училище мне было поступить несложно. Вообще я считаю, что все люди должны учиться в театральном училище, а уже потом идти поступать в вузы по профессиям. Думаю, что такие училища должны быть заточены не на работу в театре, а стать тем местом, где ты после школы можешь попробовать много всего разного, хотя бы два года поучиться. Там действительно получаешь много полезных навыков: коммуникация, речь, движение, то есть всё, что может пригодиться в социуме. Вот идёшь учиться на юриста, а разговаривать тебя там не учат. И каким-то простым, но нужным вещам не учат, например, как правильно упасть. А в театральном училище такому обучают. Ведь это очень важно — правильно падать.

Вообще фольклором, именно музыкальным, я начал интересоваться в 16 лет. Тогда мне в руки попала пластинка с записями фольклорного ансамбля села Большебыково Белгородской области. И я очень хорошо помню, как включаю эту пластинку и с первых секунд понимаю, что всё это сейчас произошло со мной навсегда. С тех пор я пою в музыкальных ансамблях. К примеру, в Москве был участником ансамбля «Таусень», руководитель которого, Ярина Николаева, научила меня шить.
— Откуда это всё такое красивое, откуда оно взялось? — спрашиваю у неё я. — Вот мы берем чёрно-белую фотографию, и что мы на ней видим? Мы видим сарафан, душегрею, пятое-тридцатое, и с этим всё ясно — это куски ткани, которые разрезаны, сшиты между собой — таким образом получается костюм. А что с головой — непонятно. Там какая-то огромная штуковина красивая стоит, и что она из себя технологически представляет — неясно вообще. Написано: картон, обтянутый тканью, обшитый жемчугом и стеклянными бусинами. Но и это тоже ни о чём не говорит — это очень странная шапка. Кокошник. Все же знают, что это такое. Простое и понятное слово. Я начинаю гуглить и вижу, естественно, только то, что видят все: ширпотребные пластмассовые предметы, которые вообще никак не похожи на то, что я вижу на чёрно-белых фотографиях. Тогда какая же здесь связь, я не понимаю: картон, обшитый тканью с жемчугом, и пластмассовая штука. Они даже не похожи.
— Ну что тут непонятного, вот смотри: верёвка пришита, а здесь на верёвку нашит жемчуг.
— Звучит очень странно, как можно жемчуг пришивать на веревку? Какой-то бред.
— Хочешь, я тебя научу?
— Научи! — отвечаю я.
— Хорошо, — говорит, — тогда собери фотографии, вот такие материалы нам понадобятся...
И как-то долго всё это тянулось, после таких бесед я только через год сел целенаправленно шить. Ярина научила меня технике, которая называется «‎сажение по бели». Бель — это хлопковый или льняной шнур, на который насаживается, нашивается жемчуг, и получается орнаментальное шитьё. Вот так и понеслось.

Когда я сшил первую вещь, то понял, что это в жизни, правда, очень красиво выглядит, и не так много мест, где ты можешь это увидеть. Даже глядя в музее на эти предметы, ты не поймешь, что это такое. Меня захватила идея, что эти предметы совершенно спокойно могут жить в интерьере. Свою первую работу я сразу повесил на стену — как красиво, чем это хуже африканской маски, например, или статуэтки, других артефактов из древних культур. Всё это вполне удачно вписывается в интерьер, можно и кокошник сделать таким же предметом декора. Ещё на тот момент меня увлекла мысль, что в огромной России нет ни одного человека, который бы занимался только кокошником и больше ничем. Никакой мастерской, никакого инстаграмма, никакого сайта не было, куда можно было просто прийти и вот об этом конкретно узнать. Есть музей водки, музей бубликов, утюгов — всего чего угодно. Но кокошник — это совершенно прекрасная, красивая, дорогая вещь, про которую совсем нет никакой структурированной информации. Когда я начинал, лет 5 или 6 назад, было несколько мастерских, занимающихся традиционным костюмами. Они, конечно, также создавали реплики кокошников и делали это очень хорошо, но меня заинтересовала идея, что можно заниматься чем-то исключительно одним.

Что касается головных уборов, то меня вдохновляет орнамент или технология. Мне всегда очень интересно разобраться в том, как сшит тот или иной предмет. К сожалению, нет книжек и пособий из 18 века, это просто мастерство, которое вдруг пропало, потому что стало ненужным. Сейчас же мы, реконструкторы, это мастерство восстанавливаем своими руками, опытным путем понимаем, как это было сделано. Все известные техники активно применяются в церковном шитье, и мастера, которые занимались убранством храмов, делали и церковное облачение, и утварь, и костюм. В церковной среде все технологии шитья передаются от мастера к ученику, но, естественно, не конкретная технология изготовления кокошника. Очень долго я реконструировал кокошники по фотографиям, обращался к размерам, к источникам, чтобы всё было чётко и «правильно». Сейчас мне больше стала интересна идея, будто бы эти вещи до сих пор носят, а я мастер, который всё это до сих пор шьёт.

Мне кажется, что я разгадал логику старых мастеров: орнамент не всегда обязан быть таким, каким он до нас дошёл. Что зависит от мастера, а что не зависит — эти вопросы мне интересны сейчас. И мне интересно следующее: сшить такой кокошник, какой мог бы существовать, но такой, которого не существовало. Ведь мастер в 19 веке не сидел и не болел «за рекострукцию», он шил вещи сообразно моде, технологиям и информационному полю, в котором он живёт, согласно желанию заказчика. Сообразно этому, я, живя в разных эпохах, буду шить разные вещи. К примеру, гжель: она ведь не существовала испокон веков, она тоже появилась в результате моды. А сейчас мы её реконструируем. И то же самое с костюмом и кокошниками: пройдя небольшой путь реконструкции, я интересуюсь созданием того, что могло бы существовать по всем законам этого предмета.

Нужно изучать большое количество вещей. Вот кокошник, например, который похож на серп. Возьмём его. Когда ты посмотришь на 500 таких кокошников, ты увидишь, что в них изменяется вот это, а вот это в них никогда не меняется. Чем они похожи все? Они похожи формой, однако размер может быть разный, угол у них тоже может быть разный. Но один элемент остаётся неизменным — там есть такой треугольничек над головой, похожий на домик. После исторического анализа я ищу современные и старинные материалы, потом сочетаю их таким образом, чтобы это был полноценный кокошник, но сделанный сейчас, к примеру, из полиэстеровой парчи. Недавно я сделал кокошник из чёрного бархата. Я просто много таких форм уже сделал, потом посмотрел, какая же красивая форма, её же можно вообще ничем не украшать. Почему нельзя просто сделать её из черного бархата? Да можно сделать!

Всегда по-разному. На первую вещь, которую я шил, у меня ушёл месяц: пять дней в неделю я вышивал по 6 часов, и больше ничего. Это был ровно месяц, плюс было время на то, чтобы сначала набрать материал, а потом всё это сшить, довести до ума. Сейчас какие-то процессы проходят быстрее, потому что рука уже набита: я точно знаю, где обязательно нужно делать стежки, а где можно и не делать, и от этого ничего не изменится. Есть вещи, которые можно сделать за три дня, а есть то, на что можно потратить целый месяц, например, если много вышивки. Сейчас сложно считать время от зарождения идеи до конечного результата, потому что в голове постоянно несколько идей, они друг друга дополняют, а что-то отсекается. Ты берёшь материалы, но они в итоге не сходятся, и все, ты прощаешься с этой идеей, а потом она каким-то образом перевоплощается. Вот есть Костромской кокошник, который я как бы делаю два года, но, на самом деле, я его год вообще не трогаю, а только думаю, как бы его сделать. В целом, если речь заходит о заказе, то это может занять от двух недель до месяца.

Я думаю, что самый главный совет, которого следует придерживаться, — это не зацикливаться на своей культуре. Если ты занимаешься русским традиционным костюмом, то следует изучать традиционные костюмы во всем мире. Потому что между ними есть взаимосвязь, которая окажет положительное влияние на твоё ремесло — только так можно понять, в чём разница. Нельзя говорить, что русская природа самая красивая, если мы нигде не были из-за того, что везде дорого. Тогда откуда мы знаем, что она самая красивая. И здесь то же самое. Наш русский костюм самый красивый? Тогда в сравнении с чем и почему. Они все красивы, на самом деле, и все похожи, и материалами, и технологиями. Но есть наш родной, близкий, домашний, мы связаны с ним языком. И часто те особенности, которые мы считаем традиционными в костюме, в действительности пришли к нам под совсем чужеродным влиянием. Например, полупрозрачные рукава на рубахах в сельском костюме — это европейская мода. Вообще большая ошибка — считать, что традиционный костюм никак не менялся, и он какой-то незыблемый. На самом деле, там очень много моды и богатства.

Да, с возрастом стало проявляться «чувство крови». Но осязаемо, наверное, эта культура никак не сказывается на мне и моём творчестве, потому что в советское время культурные корни старались стереть или спрятать: во-первых, это опасно, а во-вторых, так сложилось, должен был существовать средний советский человек. Может быть, поэтому никаких культурных особенностей у нас в семье и в нашем воспитании не было. Мы знали, что мы ассирийцы, что есть община, что мы тусуемся на ассирийских праздниках, вот и всё. А в 90-е ассирийцы открыли языковую школу и школу культуры в Казани, но мы уже были взрослые дети и не интересовались этим. Вот сейчас интересно стало изучать историю народа. В Москве, например, есть Апостольская Соборная Ассирийская Церковь Востока на Дубровке. Но преимущественно, приехав в Россию, ассирийцы ассимилировались с РПЦ.

Самая большая трудность — это время и больная спина. Надо, наконец-то, начать себя поддерживать в физической форме. Последний месяц мне сложно что-то шить, так как болит спина, и я на работе только стою и лежу.

На заказ я не шью, потому что это сложно, я продаю готовые вещи. Какие-то продаю тогда, когда они со мной уже пожили, поездили по выставкам. А какие-то вещи шью специально для продажи, а именно простые кокошники, относительно недорогие, которые можно купить и носить, потому что люди все-таки хотят ими обладать или надеть их. Но хочется получить серьёзный заказ, в смысле не «сшей нам 500 миллионов кокошников», а такой: «сделай меня красивой, я не поскуплюсь». Недавно я выложил в инстаграм портрет купчихи с огромной жемчужной поднизью (прим. ред. налобной сеткой). Плести такое для себя точно не станешь: там и жемчуга много, и нужно подбирать размеры, а плести это очень долго и мучительно. А на заказ было бы интересно сделать!

Мои самые любимые — это двурогие кокошники, похожие на серп, от них веет такой архаикой прекрасной. И непонятно, где они зародились, как появились, и главное, выглядят они очень современно. В них вообще не нужно ничего переделывать. Кто-то недавно написал, что их нужно осовременивать, делать более адаптированными, потому что такой головной убор наденет не всякая. Но я думаю, что любой головной убор наденет не всякая, никто не ходит в одинаковых вещах.

При изготовлении головных уборов встречаются две техники: первая — это золотное шитьё, когда вышивают золотными нитками или канителью, а другая — это сажение по бели, когда на хлопковые шнуры нашивается жемчуг или бисер. Золотным шитьём я практически никогда не занимаюсь, мне кажется, что это гораздо сложнее. Там вообще другой мир, в который нужно погружаться. Я занимаюсь, в основном, сажением по бели. Это очень древняя техника, она относится к древнерусскому искусству, а к нему относится все искусство, которое было до 17 века включительно. Эта техника шитья по настилу была очень популярна до конца 19 века, потому что Россия являлась главным покупателем жемчуга. Такого высокого уровня орнаментального шитья жемчугом вообще нигде в мире не существует, это совершенно уникальное явление, которое расцвело именно в России. А в соседних странах (я специально изучаю костюмы разных регионов) практически никто жемчугом не шьёт. Есть какие-то отдельные элементы, например, в испанском костюме, и то не в народном, а в светском. Потом смотришь на костюмы Северной Европы, например, выглядит это очень богато и красиво, но когда ты понимаешь, из каких они сделаны материалов, то осознаёшь, что всё довольно скромно, используется обычный ситец, бисер и бумага. А в России девушка могла в деревне ходить в жемчужном головном уборе, уже не говоря о богатых купчихах или даже зажиточных крестьянах, которые жили в городах — просто в каком-то невероятном убранстве люди ходили. Существуют дневники профессиональных путешественников 17-18 века, которые издавали книги, печатались в журналах, говорили о том, как они путешествовали и что люди носят. Естественно, они рисовали только самое удивительное из увиденного, а нам сейчас кажется, что все так ходили. В любом случае, многие одевались в такие китчевые вещи. Когда ты погружаешься в эту тему, понимаешь, что сейчас мы воспринимаем то убранство как суперэстетику. А по-хорошему, это напоминает район огромных некрасивых частных домов с евроремонтом. Мне кажется, идея похожая. Из-за того, что это старина, нам кажется, что есть некая романтика, воздушная одухотворённость. А в действительности это такие же люди, как и сейчас, и даже гораздо-гораздо менее образованные эстетически, чем мы.

Мама не занималась ничем ручным, а вот папа и родственники по ассирийской линии — это такой ремесленный народ, они ремонтируют обувь с начала 20 века и ещё в 90-е можно было в городах увидеть ассирийские будки по ремонту обуви. Они как-то заняли эту нишу и всегда этим занимались. Сейчас уже появились другие народы из стран СНГ, которые таким образом зарабатывают. Но вот ассирийцы, в частности в Казани, до сих пор продолжают своё дело. В детстве мы часто собирались у дедушки Николы «на киоске» (это называлось именно так) и наблюдали, как он ремонтирует обувь, было очень интересно, меня это очень увлекало. Вот человек пришел, мастер ему цену называет, вот они договариваются о цене, и у всех есть свои прибауточки, клиенты постоянные — это целый отдельный мир.

Я ношу белые кроссовки, хоть они и не практичные, потому что это очень модно. Не в плохом смысле модно, что мы повторяем просто за кем-то, а в смысле, что прямо сейчас нам видится это максимально красивым. Когда-то всё изменится, и девочки начнут начёсывает челки, которые были популярны в начале 90-х. На тот момент это был просто шик, причём дорогой. Нужно было купить лак для волос: ни у кого не было денег на него, но лак был у всех. Ещё была мода на белые блузки с бахромушками какими-то непонятными. С традиционным костюмом абсолютно такая же история была, он поэтому и исчез, что подвластен тенденциям, просто пришла новая мода. Есть Костромской кокошник, он выглядит, как ракета. В городе Галич практически все женщины ходили в таких головных уборах. Конечно, нет такого источника, где это было бы указано — просто город относительно небольшой, но кокошников сохранилось дикое множество, и можно предположить, что они были повсеместно популярны, так же как сейчас, например, айфоны. Это ведь очень дорогая вещь, на самом деле. Но у небогатых людей есть айфон. И причина этого явления очень проста — вещи, которые нас окружают, и одежда, которую мы носим, транслируют некий посыл. Даже если нам кажется, что мы своей одеждой ничего не транслируем, или мы говорим: «Я своей одеждой ничего не транслирую», то это тоже трансляция информации. Просто невозможно жить иначе, ты же делаешь выбор. Почему ты выбираешь эту одежду? Потому что она дешёвая и удобная. Это и есть информация, которая транслируется. И глядя на человека, я понимаю, что это его позиция. А в Москве молодые ребята начали банданы на голове завязывать, полосочкой такой складывать. Это тоже мода. Откуда они это взяли? Наверняка есть источник какой-то. И между ними это видится максимально эстетичным. Или, к примеру, взять соседние сёла на русском юге. Женщина, к которой мы ездили в гости, говорила: «Да ну что там в этом селе костюм, тоже мне красивый, вот у нас красивые бусы были, зелёные». Там расстояние между сёлами — один квартал по городским меркам. Это всё равно будет разговор про моду, про то, что мы считаем красивым в данный момент времени и в заданной местности. Очень часто бывает так, что мы не разговариваем с кем-то, потому что нам не нравится, как он или она выглядит, а потом при разговоре мы влюбляемся в собеседника как в человека. А почему так получается? Потому что он одет не так, как нам кажется, был бы одет прекрасный человек.

Я считаю, что Интернет и, в частности, соцсети, — это великий дар Человечеству. Ты можешь найти самого себя через людей, с которыми ты вообще при других обстоятельствах не смог бы встретиться. Мы даже на это внимание не обращаем. «Вот, засели все в своих телефонах» — блин, мне кажется, что это совершенно какое-то нереальное явление. Вот я сижу в своём телефоне и пишу человеку, который живёт на Коста-Рике, и, может быть, я никогда в жизни не попаду на Коста-Рику, а возможность общаться у меня есть, и это прекрасно!